— Зависимость – вот точка отчёта. А всякая зависимость – будь то футбол, безалкогольное мохито или занятия историей – начинается с кайфа. Про поэзию требуется маленькое дополнение: с кайфом – после соприкосновения с вечностью.

Наверное, это было моё грязное стихотворение «зелень в окне или просто пьянство / семьдесят пять рублей / четыре семерки…». Или чистейшее – «Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который…». Вроде тоже моё. Уже не помню.

— Для себя – это шизофрения. У поэта есть один человек или народ, с которым он говорит. Лично я начал говорить с человеком: неразделённая любовь и дальше по тексту. Затем – с народом, в подвальных и тёмных барах, где он любит обитать, и читал ему стихи на литературном слэме.

— Меня каждый день критикуют, и это стало фоном или поводом иногда поугарать с друзьями в чатике над комментаторами очень красивых людей, у которых почему-то нет аватарки и прописаны дико странные имена типа Alexander88 или MarinaMarina.

Надо назвать так свой роман, кстати: «Анна нижнее подчёркивание Фотка лисички из аниме 75». Это же тренд эпохи. А кроме шуток, если уважаешь себя, принимаешь конструктивную критику только от авторитетов. Есть одна турецкая поговорка, может, знаешь:

— Процесс создания книги, как бы выразился многоуважаемый и искушённый пеной дней читатель, одинаково душный: годы пишешь тексты, складываешь из них цельную композицию, верстаешь в программе Indesign, кайфуешь, какой шрифт красивый получился, отправляешь в типографию и за много тысяч печатаешь 100 экземпляров.

Затем зовёшь фотографа на презентацию. Приходит три человека. Просишь к ним подсесть официантов бара. И всё. Ты великий писатель, который работает в нишевом жанре и влияет на умы тысяч. Я кое-где приврал, разумеется, иначе наше интервью дочитают только до середины. Официантов фиг уговоришь. Но процесс создания книги примерно таков.

Книгу «Лицо и цветочки», правда, готовило от и до издательство «Перископ-Волга». В итоге: тираж в 5000 копий разошёлся за год. Я купил себе новенький утюг. Хотя это с другой зарплаты было.

— Да, я – поэт. Нет, это не профессия. Профессия – это когда ты каждый месяц получаешь зарплату. Сто пятьдесят тысяч, например. Но бабки, как говорят мои друзья, вообще не проблема. Дело в другом: ты должен где-то обучиться поэтству, раз профессия. А где такому учат? В литинституте что ли? То-то.

— Поэт – это тот, кого видно и слышно.

— Брат, я работал официантом, барменом, продавцом-консультантом в книжном, ночных флористом в цветочном, аниматором для детей и взрослых, вожатым, копирайтером, маркетологом, звонарём в колл-центре, тайным покупателем, свадебным оператором, фотографом, преподавателем в университете, графическим дизайнером, раздавателем листовок и копателем на Селезнёвском кладбище.

К несчастью, сантехником не работал. Так бы некоторые насущные проблемы порешал. Но я ни о чём не жалею. Жалеть – дело плохих людей с мутной репутацией. Сейчас тружусь школьным учителем в государственной и частной школе. 26 лет. Не женат. Счастлив.

— Играл однажды в калужском театре в 86-м. Правда, не долго. Пришлось жениться. Двойня детей, сам понимаешь, нужно остаться в живых после встречи с её братьями. Но не слюбилось – не стерпелось. Долго делал вид, что люблю. Спустя тридцать лет – надоело. Такой был театр.

А как научиться ораторскому мастерству? Сначала подражаешь крутым ораторам. Затем соревнуешься с ними. И уже потом находишь свою интонацию.

— Могу сделать за минут семь на салфетке или чеке от праздничного Магнита. А порой – идут годы.

— Вдохновения не существует, но есть хорошие условия труда: например, уединение в автобусе. Странно звучит… Но что поделать? Уединение в автобусе. Можно интервью так озаглавить.

— Есть заимствование. Это когда ты хочешь что-то украсть. Вдохновение – это когда ты делаешь так, чтобы тот, кто тебя вдохновляет, хотел у тебя что-то позаимствовать. Слава Богу, я из этого колеса сансары удалился.

— Сегодня в Волгограде есть только я. К сожалению. Даже Ринат Азаматов уехал в Питер.

— Рисую гуашью. И никому не показываю. Вот интрига моей жизни! А вдруг, кто увидел всё же?

— Самое последнее. Всегда – самое последнее. Потому что там больше теперешнего меня.

— Поэт без прилагательных. Может быть, кроме одного прилагательного.